Игумен Иннокентий (Павлов). ПРОСТО ХРИСТИАНСТВО: ИЗ ПРОШЛОГО В БУДУЩЕЕ.

Прочитав название и увидев в нём явную аллюзию к известной книге Клайва С. Льюиса, кто-то может подумать, что, говоря о будущем, я хочу предложить некий экуменический проект безденоминационного христианства. Скажу сразу, что ничего подобного я в виду не имею. Причём, помимо прочего, исходя даже из того простого соображения, что сам экуменизм, зародившись столетие тому назад в англиканской среде как движение к интеркоммуниону (евхаристическому общению с христианами других конфессий), принадлежит скорее истории, нежели настоящему. При том, что встречи, проводимые различными экуменическими структурами, привлекали и привлекают православных (как официальных представителей Церквей, озабоченных теми или иными политическими интересами, так и частных лиц, связанных с богословской наукой, благотворительными проектами и т.п.) вне связи с целями собственно экуменического движения.

О христианстве же я буду говорить не только потому, что сам термин orthodoxia — православие [1, с. 971], войдя в церковную среду в IV в., был призван отличить истинное христианство, соответствующее Евангелию Христову [2, с. 3], от его всевозможных еретических извращений, но и потому, что теперь он часто воспринимается российским обществом и, в особенности, отечественным политическим классом внерелигиозно. Несомненно, значительная доля вины за такое положение лежит на деятелях РПЦ МП того или иного уровня. В связи с этим известный московский религиовед С.Б. Филатов указывает, что, обращаясь к публике, эти деятели по большей части говорят «о необходимости быть верным национальным традициям, о непреходящей ценности национальной православной культуры, о патриотизме и единстве. За всей этой культурно-патриотической риторикой слова о вере, о спасении, о страдающем, любящем Боге, распятом и воскресшем, теряются и не доходят до аудитории, тем более что услышать их она не подготовлена» [3, c. 474].

Куда интереснее, однако, вопрос, связанный с тем, что о христианстве в связи с его будущим я намерен говорить, обращаясь к его прошлому. А где же настоящее, из которого мы намерены прозревать грядущее? Отвечая на этот вопрос, прежде всего, отмечу, что это самое «настоящее» в наш бурный век нередко очень быстро оказывается «прошлым». Архитектор нынешнего здания РПЦ МП митрополит Никодим (Ротов) (1929—1978) (эта его характеристика следует из высказываний о нём продолжателей его дела в нынешнем руководстве РПЦ МП [см. 4]),выступая в 60-е и 70-е гг. ХХ в. на различных экуменических и миротворческих формах, использовал такое выражение как «эпоха быстрых социальных изменений», когда надо было сказать либо о советской экспансии в послевоенной Центральной и Юго-Восточной Европе, либо же об установлении коммунистических режимов в странах третьего мира. Теперь же этот его эвфемизм приобрёл своё прямое значение, если, скажем, говорить о постсоветском обществе, весьма быстро пережившим изменения 90-х гг. и, вероятно, стоящим на пороге новых перемен. Впрочем, дадим об этом рассуждать политологам. Нас же интересует социум церковный, который также за истекшие со дня кончины митрополита Никодима 30 лет претерпел заметные, а в те же 90-е и довольно «быстрые» изменения. В нём безусловно грядут и новые радикальные перемены, причём даже во многом независимо от того социально-политического контекста, в котором будет проходить дальнейшее историческое странствование православной Церкви в нашей стране. Связаны они в первую очередь с наметившейся сменой поколений тех, кто является регулярными богомольцами в храмах РПЦ МП.

Мне, наблюдая церковную жизнь в последние полстолетия, уже довелось видеть не одну такую смену поколений. Первую на рубеже 60-х — 70-х гг., когда с исторической сцены сходило поколение богомольцев, родившихся ещё в 80-е — 90-е гг. XIX века. В переполненных до этого немногочисленных храмах стало заметно свободнее, а советская пропаганда как раз тогда взяла на вооружение тезис об СССР как о стране массового атеизма. Это вовсе не значит, что в Церкви в то время не было молодёжи, и, более того, что в неё не приходили новые адепты из безрелигиозной среды. В том-то и дело, что приходили, причём даже несмотря на известный риск для своей карьеры. Тем не менее, свидетельствую, что приходившие численно отнюдь не восполняли ушедших [5, с. 36—37]. В ситуации рубежа 80-х — 90-х гг., когда наступила следующая смена поколений в связи с уходом родившихся в 1900-е — 1910-е гг., ситуация, казалось бы, должна была поправиться в связи с началом реальной свободы совести в нашей стране. Помнится, что тот бум крещений, которым было отмечено то время, и тот невиданный кредит общественного доверия, который получила тогда РПЦ МП, вселял некоторые надежды на церковный рост, причём не только численный, но, что куда важнее, духовный. Однако если такой рост и состоялся, то лишь на локальном уровне отдельных приходов в связи с личностями отдельных пастырей, деятельность которых была на это направлена, и это при том, что далеко не все из них и далеко не всегда встречали в этом поддержку своего священноначалия и собратий.

Что же касается ситуации последних 20 лет, которая всё отчётливее уходит в прошлое, то здесь нужно отметить (среди многих) две наиболее важные стратегические ошибки, допущенные прорабами церковного строительства в нашей стране, в результате чего имеющееся здание РПЦ МП в ближайшее время окажется под угрозой обрушения. Первая состоит в том, что к приходящим в Церковь не предъявлялось никаких требований дисциплинарного порядка и не велось (из исключением считанного числа приходов) никакой подготовки их ко крещению и последующему участию в сакраментальной жизни Церкви. Собственно, и указанный выше бум носил не столько религиозный, сколько национально-идентификационный характер. Многим, если не большинству из крестившихся тогда казалось, что таким образом они по-настоящему становятся русскими, украинцами или белорусами. Тем не менее, в Церкви осталось немало народу, хотя его доля в общей численности населения оказалась сравнительно невелика.

В связи с этим следует отметить ещё один факт, отмеченный социологами уже в 1993 г., которому объяснение я нашёл несколько позже. Так, опрос, проведённый в том году ВЦИОМ, выявил 4,5 % тех россиян, кто не только назвал себя православными, но и коих можно было отнести к практически религиозным [6, с. 105]. Тогда как публикуемые СМИ данные органов внутренних дел, учитывавших массовые скопления народа во время пасхальных крестных ходов в той же Москве редко когда превышали 1,5 % от её населения. Оказалось, что к тому времени заметно иссяк кредит доверия к церковным структурам, и практическая религиозность, выражающаяся, например, в соблюдении постов, далеко не всегда стала совпадать с религиозностью институциональной, показателем чего служит регулярное посещение храма. Причиной такого положения могла быть, например, нравственная компрометация священника, если речь шла о небольшом населённом пункте. В крупных городах это, главным образом, стало быть связано с тем, что вместо христианской общины верующие, особенно из числа новообращённых, сталкивались с комбинатом ритуальных услуг, в котором они себя чувствовали не очень-то желанными клиентами.

Вторая стратегическая ошибка, имеющая не менее серьёзные последствия, связана уже с увлечением подавляющего большинства российских епархиальных архиереев открытием как можно большего числа приходов, монастырей и духовных школ, которое практически никак не сообразовывалось с реальным ростом Церкви. Процесс этот продолжался до самого последнего времени. Хотя уже как минимум последние 10 лет имеют место тенденции обратного порядка. Каждый год на десятки идёт счёт тем священнослужителям, которые ввиду крайне низкого дохода, получаемого от своей приходской деятельности, вынуждены искать заработок в миру. При этом епархиальное начальство, не одобряя такой практики, отправляет их за штат, как правило, с запрещением в священнослужении. В мае 2004 г. Министерство юстиции РФ, обнародовав статистику действующих религиозных организаций к этому времени, указало, сколько из них было снято с регистрации ввиду самоликвидации или судебного решения. У РПЦ МП тогда таковых оказалось 81, в основном — несостоятельные сельские приходы [7]. Таким образом, за год РПЦ МП, можно сказать, потеряла целую епархию, которая в советские времена могла бы быть признана даже крупной. Интересно, что впоследствии (данные на декабрь 2006 г.) Минюст, публикуя статистику зарегистрированных религиозных организаций, перестал сообщать сведения о том, сколько их было закрыто за отчётный период, при том что численный рост местных религиозных организаций (приходов) РПЦ МП, несмотря ни на что, продолжался [8].

(продолжение следует)

Источник: Портал-Credo.ru