Издание «Газета»: Приют для безнадежных

«Кто ее привез? Муж или сожитель? Сколько ей лет? Говорить может? Вменяемая? Если не примем, он ее выкинет? Уже выкинул? Вещи тоже выкинул? Так, проблемы с милицией есть? Разговаривайте с ней, мы едем». Это будни Сергея Матевосяна, директора реабилитационного центра «Новая жизнь» в городе Кингисеппе Ленинградской области. Сергею 41 год. 11 из них он посвятил центру по спасению наркоманов.

«Началось все с того, что меня привели в питерские катакомбы на улице Дыбенко, под рынком, где десятки людей гнили и умирали. Они никому были не нужны — ни родственникам, ни милиции», — говорит Матевосян, сам никогда не бывший наркоманом.

«Зачем мы это делаем? Какой-то жлобский вопрос. Когда я увидел их — многие не могли ходить, есть. Это как увидеть ад и уйти. Я не мог уже жить так, как будто этих людей нет. К нам идут те, кому больше не на кого надеяться. И мы им ничего не обещаем, мы просто пытаемся им помочь».

Пока мы едем из Питера в Кингисепп, Матевосяну не раз звонят. Этот звонок — рядовой. Подъезжаем к воротам, возле них топчется девушка. Парень слово сдержал — выбросил ее на улице. Полночь. Минус десять. «Наш контингент», — говорит Матевосян после получасового разговора с ней один на один. Девушку с глазами размером с блюдце ведут спать. Завтра на анализы. И — в коллектив. Если не передумает.

Поиск базы

База находится в селе Преображенское. Когда-то тут была старая барская усадьба. Барин, который ее построил, просвещал крестьян словом Христовым. В советское время на руинах построили психушку. К 1994 году она была разворована по щепочке.

Матевосяна сюда привезли тоже случайно. Местные власти не знали, что делать: в приграничных с Эстонией зонах наркотики были на каждом шагу, наркомания выкосила целое поколение молодежи, но никто не хотел заниматься этой проблемой. Когда по Питеру пошел слух, что нашлись ненормальные энтузиасты, им с облегчением отдали остатки бывшей усадьбы в состоянии тлена и разрухи. Сейчас тут все сделано руками тех, кто здесь переставал умирать.

«Мы потеряли год — пытались спасать наркоманов в городе, в приютах, по квартирам. Наркоманы приходили, отогревались, немного подлечивались, вдоволь над нами измывались и снова — сигареты, алкоголь, доза. Тогда мы стали искать место в глуши. Чтобы решиться сюда приехать, нужно обрести стремление реально изменить свою жизнь. В деревне нельзя достать дозу, да и выпить-покурить деревенские нашим не дают», — говорит Матевосян.

До этого он работал с тюрьмами, где зеки гнили от туберкулеза.

Снова пытаюсь допытываться — что за дело ему до этих людей. Матевосян — христианин, уверовал, когда ему было 25.

«Я не потомственный верующий, — говорит Сергей. — Поэтому у меня контраст между реальностью и словом Божьим был как вспышка. Хотелось сворачивать горы».

«Я во всем мире теперь одна!»

Девушку, которую выкинул у ворот центра ее муж, зовут Оксана. Утром она ходила по центру и пыталась стрельнуть сигарету, не веря, что сигарет нет ни у кого. Потом она вышла за ворота со словами, что уезжает «от таких козлов». «Вернется», — хором сказали работники. Вернулась к обеду — пьяная в хлам. На пороге каминного зала, где идет совещание работников, возникает качающаяся фигура. «Ты меня обманул», — заплетающимся языком Оксана пытается объяснить директору, что ни один человек так и не дал ей сигарету, а покурить ей надо было, чтобы собраться с мыслями.

Матевосян дает ей восемь минут на раздумье — столько времени остается, чтобы дойти до автобуса, который идет в город.

«Где мои вещи?» — эта спасительная тема вытесняет в ее голове остальные. Нормально, — говорит Матевосян. — У наркомана множество забот, чтобы не думать о главном: как ему выбраться из ужаса его жизни«.

Работники звонят ее парню. Тот охотно сообщает, что вещи выкинул где-то на подъезде к центру в канаву. Оксана оставила ему в квартире одни обои — продала все. На порог ее он не пустит. Все это ей пересказывают.

»Теперь я во всем мире одна. Боже, как мне плохо«, — Оксана рыдает, хохочет, пробует драться, выбегает в одних колготках на улицу, ругается матом. И не уходит.

Матевосян снова собирает своих помощников. Сообща быстро принимают решение. Ей бесполезно рассказывать, что она нарушила все правила центра, пусть три дня спит и приходит в себя. »Это значит, что девчонки, сменяясь, будут три дня водить ее спать, умываться, есть, а потом, когда туман спадет, она решит — остается или нет«, — говорит Матевосян.

»Безнадежный случай?«- вопрос мне самой кажется риторическим.

«Это достаточно легкий случай, большинство были гораздо хуже! Мы право от лево не отличали» — и ветераны наперебой рассказывают о том, что вытворяли они.

Поверить, глядя на этих приличных мужчин и женщин, в то, что они все свои душевные и физические силы тратили на саморазрушение, сложно. Не верить их рассказам невозможно.

Три ухода и три изгнания

Инне 46 лет. Она решилась прийти в центр потому, что ее подруга каким-то чудом, как ей казалось, перестала быть наркоманкой.

«Все наркоманы считают себя лучше всех, самыми-самыми. Как это так — она смогла, а я — нет? — рассказывает Инна. — Три раза я уходила из центра, три раза меня исключали — курить очень хотелось, делать, что мне заблагорассудится, а не то, что по расписанию. Мы были настолько изворотливыми на выдумки — Оксана просто дитя простодушное. Даже на лодке через реку уплывала, чтобы покурить стрельнуть. На седьмой раз я осталась. Мальчика Ваню родила, а мне ведь 25 лет говорили про бесплодие».

Инна рассказывает так безмятежно, как будто вокруг — одни выпускницы института благородных девиц. «Теперь в центре 45—50% больных ВИЧ, — продолжает она. — В Испании данные еще страшнее: среди наркоманов уже 70% зараженных. Это новое поколение наркотиков и новое поколение наркоманов. Мы годами покрывались язвами, гнили заживо, а сегодня сгорают всего за два-три года. Что ж, с ВИЧ можно жить, можно иметь семью — наши ребята женятся, а вот с героином нельзя иметь ни семьи, ни работы».

Инна осталась работать в центре — ходит по переполненным городским больницам, где пытаются подлечивать наркоманов, рассказывает им про центр. «Если один из ста задумывается — это уже громадная победа, — говорит она. — Те, кто приходит к нам после многочисленных клиник, после дорогих курсов, после всевозможных техник излечения от зависимости за один день или за один месяц — это трудные случаи. Они привыкли к мысли, что им могут почистить кровь, снизить дозу, а потом они возвращаются на круг. Чем богаче родители, тем труднее судьба их детей. У нас был парень, который ушел только потому, что ему был нужен душ два раза в день, а у нас баня только раз в неделю. Но после клиник, где есть душ и все, что угодно, за три тысячи баксов в месяц, почему-то люди продолжают колоться. Чего только им не предлагают — и позвоночник почистить, и кровь. В центре имени Бехтерева отмораживали »центр желания» в мозге. Люди выходили настоящими зомби. В психушках применяли электрошок — люди переставали узнавать родных«.

Благословенны жалобщики

Марине из Челябинска около 30. 6 лет в наркотическом угаре. Обеспеченная и преуспевающая мать. В 14 лет она ушла из дома, бросила школу. В 15 — сошлась с блатным, в 16 — родила дочь. Через пять лет муж-наркоман покончил счеты с жизнью, его друзья поддерживали Марину на свой лад — наркотой. Она вяло начала искать монастыри, клиники. Мать привезла ее и внучку в центр на собеседование сама, а привезя, объявила, что дочь угодила в объятия секты и уехала домой вместе с внучкой.

Марина осталась. »Я мечтала выйти здоровой и вернуть дочь, многие вообще думали, что я ненормальная — ходила с блаженной улыбкой, — рассказывает Марина. — А через полгода наступило разочарование. Мне моя наставница сказала, что напрасно я так неистово поверила в чудеса избавления, и я перестала верить«.

Те, кто помнит ее, говорят, что Марина рыдала целый год. Она прошла реабилитацию и вернулась домой. »Там меня ждали подруги, к возвращению они приготовили «угощенье». Дочь, к которой так рвалась я, волевая мама, — все как-то сразу померкло, завертелся привычный ритм жизни. Но в какой-то момент я поняла, что не пойду вновь по этой колее, что у меня должна быть другая судьба«. Марина снова вернулась в центр, прошла еще один курс, забрала дочь, вышла замуж и родила двух здоровых детей.

А ее мать начала нешуточную многолетнюю войну с центром, наслав на него десятки проверяющих комиссий. »Благословенны такие жалобщики — благодаря им о нас узнали люди из таких сфер, с которыми у нас и контактов не было. И эти люди оценили наши труды, стали нашими защитниками«, — говорит Сергей Матевосян.

Жалобщиков много. Главный жалобщик — бывший врач психбольницы, живет в той же деревне. Он регулярно дает интервью о вреде »колдунов, которые за колючей проволокой истязают бедных наркоманов«. Однако местные бабки, которым центр помогает, чем может, особо разговориться ему не дают. Уж больно для них очевидна разница между этими соседями — центром и психушкой.

Враги человеку — домашние его

Родители — это важный фактор в жизни наркомана. Если они, конечно, есть.

»Родители своей опекой, заботой, деньгами губят детей. Они платят их долги, они выкупают их у ментов, когда те попадаются, — говорит Саша с Украины. — Чем богаче родители, тем гибельнее судьба их детей, как ни жутко это звучит. Когда ты один, у тебя выбор четче: смерть на передозе или свобода. Путь к свободе трудный, но одолимый. Я остался реально один. Вокруг — море наркотиков. Только успевай собирать. В этом на Украине ситуация хуже. Другое дело, что мак, который надо приготовить, позволяет человеку дольше протянуть, чем синтетические наркотики«.

Он из тех, кто освободился от зависимости сам, благодаря силе духа. »Человек меняется — реально становится иным, не прежним, не самим собой, а иным«, — говорит Саша. Его отцу выпало счастье увидеть не только сына-ненаркомана, но сына, который занят спасением других. Жизнь свела его с Матевосяном. С тех пор они работают вместе.

Разовая доза

Разговор зашел об отмене понятия разовой дозы наркотиков (правительство сейчас готовит соответствующее решение. — »Газета«), благодаря существованию которого наркоманов, пойманных с небольшим количеством наркотика, не судили по уголовным статьям. Позиция Матевосяна кажется жесткой. Он считает эту меру спасительной, а волну ожидаемых арестов наркоманов — чуть ли не благом.

»Отмена среднеразовой дозы — это не просто благо, это спасение миллионов жизней и десятки возобновленных дел против торговцев. Да, тысячи наркоманов, в том числе и молодых ребят, сядут в тюрьму — но это тысячи спасенных на 2—3 года жизней! Тюрьма — это карантин для наркомана«, — Матевосян уверен, что год существования закона о среднеразовой дозе принес миллионы прибыли торговцам, их »крышам«и унес миллионы жизней 14-летних.

«15 лет назад люди сами готовили себе героин и хотя бы знали, что они себе колют. Тело разваливалось, а ты жил, варил свое зелье по полтора часа — и до следующей дозы. Героин, который появился после 98-го года, — это синтетически обработанный порошок. Он никогда не бывает чистым, подмешивают что угодно — даже крысиный яд. Ни один торговец не гарантирует тебе жизнь после дозы. Ни один покупатель не уверен, что проснется наутро. Но покупают. Изнутри все болит, но язв нет. ВИЧ ловят многие с первого укола. Умирают теперь не по подвалам — по квартирам, — говорит Матевосян. — Один наркоман подсаживает за год 5—6 новых. Все ускорилось — и смерть, и масштаб распространения».

С ВИЧ жить можно, с наркотиками — нет

Красавице Юле из Выборга двадцать с небольшим. Первый раз она укололась за компанию. ВИЧ получила чуть ли не с первой дозой.

«Выборг и Кингисепп стали в 90-е перевалочным пунктом цветметаллов, наркотики на эти зоны прямо рухнули, погребли многих?, — говорит Юля. Ей повезло. Большинство ее друзей умерли. ?Кололась с 14 лет, мама ни о чем не знала полтора года. Когда узнала, я ушла. Пять лет прошли как в тумане. Первый раз меня мама привезла в центр. Я побыла три месяца и уехала. А потом мне так сюда хотелось вернуться — и я вернулась», — говорит Юля.

Работает в центре уже 5 лет, вышла замуж, возглавляет «тепличный департамент» — так здесь называют громадное фермерское хозяйство. У них своя клиентура на всякую продукцию. Зимой ассортимент скудный — в основном зеленый лук выращивают. 100 кг еженедельно берут магазины и супермаркеты в Петербурге.

Юля показывает свой фронт работ: «За нашими девчонками глаз да глаз. Они могут целый день обрезать луковицы — нормальный человек успеет это сделать за час. Могут подрезать стрелки, так что лук получается бракованный. Могут по несколько раз взвешивать одну и ту же связку, но все равно что-нибудь перепутать, — Юля смеется. — Мы все такими были».

Юля показывает кроличью ферму — 6 тысяч кроликов редких пород. Их держат на развод и на мех. Продают в зоопарк на съедение тиграм и питонам и в супермаркеты — на съедение людям. Считается деликатесом. Кур тоже разводили, но оказалось невыгодно. Козье и коровье молоко, хлеб и макароны своего изготовления, племенные лошади, овечье стадо — только успевай…

«Можно ли выбрать, где работать? Нет, работать надо там, куда тебя определят. А когда ты избавился от зависимости, тогда, конечно, работаешь там, где лучше получается», — говорит Юля.

Спортсмены — группа риска

Оле 38, трое детей. С ее фантастического исцеления начался центр в том виде, в каком он существует теперь.

Девочка из благополучной семьи, член олимпийской сборной по плаванию. В 14 укололась, родители ничего не подозревали до 18. В 28 лет она весила 42 кг, врачи поставили диагноз — «рак крови» и дали ей два месяца жизни. Оля обошла всех, кто предлагал спасение, — от православных монастырей до наркологов. За нее начали молиться евангельские христиане. Один из них, ее будущий муж, пришел к ней домой, три дня снимал трубку и каждому, кто хотел купить у нее дозу, говорил: «А Оля умерла!».

«Все верили — и меня оставили в покое, — говорит Оля. — Спортсмены и богема в 90-е были главной группой риска. У нас были и борцы, один гнил заживо, когда его привезли. У спортсменов большие нагрузки, потом им хочется расслабиться. Алкоголь дает похмелье, а героин сперва даже кажется лекарством. Это потом вдруг из тебя как будто в одну секунду выкачивают все силы — и остается только шкурка».

Она сама — евангельская христианка. В центре религиозная пропаганда запрещена. Одни из самых стойких друзей и защитников центра — питерские православные священники.

Оля видела, как лечат наркоманов в США. «Там только ты успел сказать, что хочешь открыть такой центр, тебе уже спешат на помощь — и жертвуют, и государство помогает. И ванны, и джакузи, и фильмы — только реабилитируйся. Хочешь работать — вот тебе мастерские. Хочешь вернуться в общество — на тебя работает множество программ. Даже если ты хочешь быть наркоманом до смерти — будь, тебе создадут условия, — говорит Оля. — А наши люди не нужны никому. У нас есть работники, которым просто некуда вернуться. Они вычеркнуты из списка живых. Кому-то мы помогаем купить жилье, защищаем их права в судах. Но в стране нет видения решения этой проблемы».

Правила центра

С правилами знакомят каждого, кто решает тут остаться.

Все здесь на «ты». Это самое легкое. Новички называются «младшими», к каждому прикреплен «старший». «Это твоя первая проверка — можешь ли ты уже отвечать хоть за кого-то, кроме себя, драгоценного», — говорит Оля.

Те, кто уже прошел реабилитацию и остался в центре, называются «стажерами». Те, кто и дальше решил связать свою жизнь с этим местом, называются «работниками». Абсолютно запрещены сигареты, алкоголь и, естественно, наркотики, в том числе и для гостей, журналистов, проверяющих. Запрещено общение полов — вплоть до того, что мальчики и девочки не разговаривают друг с другом. Хотя здесь ставят спектакли, устраивают ежедневные «общения» и вместе работают.

«Если к нам приходят муж и жена, мы их разводим по разным территориям, — говорит Оля. — Наркотики — это всегда беспорядочный секс. Исключения редки. Год необщения — это большое испытание. Мы берем с наших ребят, которые остаются работать, обещание, что после реабилитации они не женятся еще 1,5 года. Ты выходишь после года воздержания, и тебе начинает казаться, что ты испытываешь любовь к первому встречному. А вообще многие наши пациенты потом женятся, и это счастливые браки. Когда вы знаете, что вам обоим пришлось преодолеть, многие мелочи отходят на второй план».

Матери в центре отделены от детей. «Наркоман, даже принявший решение, заряжен на то, чтобы ускользнуть от реабилитации любой ценой — поэтому дети находятся отдельно. Если не с кем оставить, то у нас есть детский сад. Сейчас там 56 детей. Много первоклашек — возим их в сельскую школу».

Запрещены ругань, мат и насилие в любой форме — от словесного до физического. Запрещено выходить за территорию центра. Запрещено в одиночку бродить по центру. Запрещено врать по любому поводу. «Вранье — это поэзия наркомана. У него десятки личин — и каждая подтверждена бесконечным враньем. Когда ты снимаешь с себя последнюю, ты становишься собой, таким, какой ты есть, — жалким. И тебе становится плохо. Это обычно наступает через полгода, с кем-то раньше, с кем-то позже, — говорит Оля. — В этот период важно, чтобы тебя поддержал »старший«. Ведь в той жизни наркоман никому ничего не должен и ничем не ограничен. Не врать — это впервые встретиться с тем, кто ты есть на самом деле. Бывает страшно».

Первые полгода запрещено общаться с родными. Мобильники надо оставлять дома. Через полгода человек обязан позвонить домой, через год — съездить. Многие боятся, не знают, как жить в большом мире.

Матевосян смеется: «Наши люди боятся в школу идти и из школы, в армию — и из армии, в тюрьму — и из тюрьмы. Пора перестать боятся».

Случаются ли попытки бунта против таких жестких правил?

«Такие потуги бывали, — говорит Матевосян. — Мы всем, кто к нам идет, рисуем мрачную картину: у нас питание трехразовое — по понедельникам, средам и пятницам, моемся в реке и только летом, работаем по 20 часов в сутки».

Те, кто решился идти в центр, должны сдать анализы — на СПИД, туберкулез, гепатит. Бомжам и людям без средств центр помогает сдать анализы в Кингисеппе. Если находят туберкулез, лечат сначала в местной больнице.

И еще одно правило: если ты хочешь попасть в центр, то должен дозвониться до Матевосяна. Узнать его телефон и дозвониться. Но из этого правила бывают исключения: те, кого работники находят полумертвыми, забитыми, обмороженными; те, кто, хрипя в смертельном ужасе, просит не оставить их умирать. Их привозят, моют, читают им книги, держат их за руку, учат ходить.

Все время, пока была там, я задавала вопрос: зачем вы это делаете? Специально задавала этот дурацкий вопрос от имени тысяч скептиков, которые убеждены, что наркомания неизлечима, а те, кто заявляет, что лечат от нее, — сплошь мошенники. Люди пожимали плечами — у них нет ответа. И им не нужно никому ничего доказывать. Они просто не могут оставить умирать, как когда-то не оставили их. 

Просто цифры

За 11 лет в центр обратилось более 4 тысяч человек. Больше тысячи прошли полный реабилитационный цикл. Более 500 освободились от зависимости, работают, создают семьи.

«У наших выпускников родилось уже две сотни детей, пока ни одного случая патологии», — Сергей Матевосян, отец четырех детей, гордится ими, как своими.

Пока я была в центре, состав ?на базе? (то есть на одной из трех площадок центра) был таким: 112 работников и стажеров, а реабилитантов — 110 мальчиков и 51 девочка.

«Девочки быстрее опускаются, им проще заработать на дозу, они вообще крепче завязаны на наркотики, и у них меньше воли реабилитироваться, — говорит Матевосян. — Самый пожилой — алкоголик 56 лет, самый молодой наркоман, который у нас был, — восьмилетний паренек. Родителям носил дозы. Бывают такие мамы, которые в детях »носят» дозы на продажу, как в живых контейнерах. Детей ведь не обыскивают. Курят с пяти лет — мама же не прячется. Дети алкоголиков садятся на иглу. Дети наркоманов ненавидят родителей, но колются все равно«.

Государство не дает центру ни копейки и не делает никаких льготных послаблений. Выживают на самообеспечении.

Выходцы из центра в Кингисеппе создали 17 новых центров по стране. А всего в России евангельскими христианами организовано около 300 таких центров.

15.03.2006 / Надежда Кеворкова
Материал опубликован в »Газете«#44 от 16.03.2006г.