Один день из жизни Ивана Петровича Федотова

От автора: 18 августа воссоединился с Господом Иван Петрович Федотов - начальствующий епископ Объединенной церкви христиан веры евангельской и пастор пятидесятнической общины города Малоярославца Калужской области. Из-за разницы во времени между США и Россией я узнала об этом спустя почти полсуток после случившегося. И сказать расстроилась, – почти не сказать ничего. Сказать, что сердце опустело – не выразить и малой толики внутренней печали, которая поселилась в душе. Господи, как жаль, что такие Праведники, как Иван Петрович, не живут рядом с нами, немощными, вечно…

Мне, баптистке, выпала честь много раз встречаться с Иваном Петровичем, наблюдать за его жизнью в семье, в церкви, в общении с Богом. И скажу вам, что таких как он в нашем русскоязычном евангельском христианстве почти не осталось. Он был Духовной Величиной, Личностью, Примером, Человеком, Отцом, Служителем… Наверное, у каждого, кто знал Ивана Петровича, есть что-то свое сокровенное, чтобы рассказать о нем – как помог, наставил, вдохновил, поднял руки и направил, позаботился, спас и много еще сделал – все это вмещалось в этого удивительного сердца и широты души человека.

Мне тоже есть что рассказать об Иване Петровиче, как о Духовном Отце, который в определенной степени повлиял и на мою жизнь. И, возможно, я когда-нибудь это сделаю. Но сегодня хотелось вспомнить о жизненном подвиге праведника Федотова, отсидевшего 18 лет в лагерях Гулага за веру во Христа Иисуса. Эта статья была написана мною семь лет назад. Я достала ее из своего журналистского портфеля, и мы публикуем этот материал на www.SlavicVoice.org исключительно для того, чтобы в эти дни прощания с Иваном Петровичем вспомнить его добродетельную жизнь на земле и бескомпромиссную веру, которая, в том числе, и мне поднимает руки к Небу.

«Тот, у которого руки неповинны и сердце чисто, кто не клялся душею своею напрасно и не божился ложно, (тот) получит благословение от Господа и милость от Бога, Спасителя своего» (Пс 23:4)

Вагонные колеса набирали свой разгон. Головной состав прощально просвистел всем оставшимся на перроне. Пассажиры попрятались за окнами после шумных проводов. Жизнь равномерно входила в свой обычный дорожный ритм. Кто-то потянулся за узелками, чтобы развернуть скатерть-самобранку из разной снеди. Традиция y нас в стране такая, как сел в поезд, так сразу доставай съестное, знакомиться будем. Пока еще недалеко отъехали от Москвы, народ не успел напиться, так что в плацкартном вагоне стояла относительная тишина. Эту пелену тишины прерывали гулко брошенные фразы: «Яйца чисти». А огурец-та порежь, в рот не влезет». Крепкий рослый паренек в чистой гимнастерке c идеальным пробором волос на голове забился в самый дальний угол вагона, да так, что на него никто не обращал внимания. Казалось, он o чем-то думает. A подумать было над чем. Возвращаясь назад, в армию, внутренне тревожился тем, как его примут сослуживцы, командиры. Он ведь теперь христианин-пятидесятник. Сердце сжималось от неизвестности. Какой-то неполный месяц назад ребята его провожали в отпуск, вместе горлопанили, вместе бедокурили. Правда, Ваня, так звали нашего героя, никогда не позволял себе лишнего в этом плане, в душе-то он всегда был Божьим. Но одно дело вспоминать Бога по случаю, a другое — сделать его смыслом жизни, да таким, чтобы не бояться своих убеждений, не держать их за пазухой, a нести свою веру людям. Вот эта последняя мысль и заставляла мурашки бегать по солдатской спине.

А на советском дворе стоял 1953 год, смутное время в истории государства. Конечно, 53-ий никак не идет в сравнение c 37-ым, но так же, как и тогда, хорошего было мало в отношениях власти к верующим людям. Давно уже перестал издаваться безбожный журнал, остановилось сердце официального идеологического молоха — организации атеистов.

Наоборот, за заслуги перед Отечеством в годы Великой войны Советы «милостиво позволили» всем протестантам спрятаться под крышей ВСЕХБ. Сегодня нам известны эти исторические факты, знал их тогда и солдат Иван. По всем статьям он сделался неудобным для советского общества, поломал себе жизнь и все благодаря своей матери-богомолке. Много позже, сидя под яркими софитами лампы следователя, он процитирует слова Энгельса, которые не раз убеждали его в правильности сделанного выбора: «Преследования — наилучший способ укрепить нежелательные убеждения и добавит от себя; «Единственное, чем в наше время можно помочь Богу, так это провозгласить атеизм принудительным символом веры».

Бог милостив, потому что все страхи Ивана так и остались страхами. Армия его приняла в свои объятья вполне радушно. Каких-то острых идеологических моментов за оставшийся год службы не возникало. Дабы никого не подставлять, молодой верующий особенно не распространялся o своих новых убеждениях. A то, что он уже не таков, как раньше, списали на обычный в этом возрасте процесс взросления. Ваня был хорошим солдатом, нареканий ни y кого не вызывал – ни в вопросе дисциплины, ни в вопросе исполнения приказов. Все это армейское время он активно занимался споротом, закаливал организм, что потом, через много лет, и спасло его от сырости тюремных карцеров, недоедания, недосыпания — колоссального давления на организм…

Посадить на 10 лет – именем Советского государства…

Его судили по советским законам. Важный, как помидор, судья театрально декламировал приговор. Щелкали затворы фотоаппаратов, журналисты, не поднимая глаз от бумаги, старались поспеть за судейской речью. Процесс был публичный, ведь по официальной версии судили сектанта, подстрекателя к убийству. Говорили, что он своими божьими проповедями довел до исступления женщину, помутненный рассудок которой побудил ее убить собственного ребенка.

Дело, шитое белыми нитками советского пафоса, гипербол и гигантомании подкреплялось на скорую руку состряпанным идеологическим фильмом «Это тревожит всех». Сюжет фильма был прост: главный герой Иван Федотов показан как религиозный фанатик, собирающий последователей по лесам, чтобы тайком от всего народа вершить свои темные обряды.

Богослужения, снятые скрытой камерой, советскому народу были преподнесены как апогей бесовского влияния, как расставленные сети, в которые хитро заманивает своих жертв паук-Федотов. Убежденный голос диктора, комментирующий хаотично сменяющийся видеоряд, гневно обнажал сущность злостного нарушителя советского спокойствия, монстра, который лишал счастливых минут жизни простой советский народ. B качестве сравнения с кадрами заунывных песен пятидесятников, не понятных молений и коленопреклоненной жизни, показывались кадры торжества «свободы» — советские парады, смех и радость на лицах людей. Даже сегодня, глядя на эту агитку, невозможно не отдать должного профессионализму идеологов. Человека, совершенно не разбирающегося в тонкостях вероисповеданий, простота и убедительность подачи информации наверняка заставляли верить тому потоку лжи, что лился c голубого экрана.

Мне не довелось увидеть этот фильм в 1961 году, когда он только вышел в массы. Но спустя 43 года мы смотрели его вместе c Иваном Петровичем Федотовым — епископом пятидесятнического братства. И хотя все мое внимание было обращено на экран, который показывал, по сегодняшним меркам, вполне «пиаровский» ролик, краем глаза наблюдала за моим героем. Улыбка не сходила c его лица. Нет, не улыбка ехидства и торжества: «Мол, смотрите, давно уж нет всей вашей системы, a я все еще жив». То была улыбка смиренного человека, сожалеющего o том, что было в стране, но не жалеющего o том, что произошло в его жизни.

Последние минуты суда для адвоката Ивана Петровича — Семена Арии стали в какой-то мере неожиданностью. Он был защитником, назначенным сектанту Федотову от государства. B процессе общения c подзащитным адвокат проникся искренностью его христианской веры, скромностью и простотой Федотова. Ария прекрасно понимал, что система сделала Ивана Федотова «козлом отпущения. И как бы он ни старался со своими защитными речами, обнародованием фальсификаций следствия, все равно ему не удалось помочь Ивану Петровичу.

Был вполне понятным, но все же немного непредсказуемым 10-летний срок, который дали проповеднику. Казалось, что процессом управляет Кто-то невидимый, и вот этот Кто-то, как в шахматной партии, легко решает судьбу фигур. A фигура Федoтова — «одного из самых крупных в Подмосковье главарей секты трясунов» опостылела властям уже давно. Потому, наверное, на всю «катушку» и засадили.

Как брата Федотова хотели сделать братаном

Советская лагерная жизнь — жизнь потенциальных смертников, каждодневно существовавших в условиях непрекращающихся драк, убийств и насилия, когда, c одной стороны, зэки, a c другой — тюремная администрация друг другу противостоят. Зэков, из воспоминаний Федотова, то и дело «воспитывали», те сопротивлялись, поднимали бунты. Однажды Иван Петрович оказался в самом центре событий, когда всех и вся бьют, крошат, ломают. Тогда наш герой отделался сильно разбитой головой, но ведь могло быть и хуже…

Тем, кто не читал повесть Солженицына «Один день Ивана Денисовича», советую, прочитайте. Уж очень наглядно y автора подмечены мелкие детали арестантской жизни, подробно описана хронология одного дня заключенного. Денисович y Солженицына как будто вывернут наизнанку но не для того, чтобы читатель увидел порочную людскую сущность, a для того, чтобы осознал, чем люди жили, чем дышали и чему радовались. На этом мрачном фоне мужских бушлатов c номерными знаками на спине, на фоне борьбы за 20 граммов хлеба и грызни за затяжку папиросного дыма лучиком света выглядит баптист Алешка, непрестанно читающий от руки переписанное в блокнот пол-Евангелия, питающийся будто 6ы Святым Духом и нисколько не отягощенный четвертьвековым сроком заключения. Иван Петрович был как тот Солженицинский баптист Алешка. Хотя его общий срок был не много меньше — 18 лет, но какая разница — и тот и другой арестант, советской властью были насильно приобщены к преступному миру, названы для всего общества «злодеями», причем, особенно опасными.

Так брата Ивана хотели сделать братаном Иваном, подсадив к откровенным уголовникам. Но даже мир авторитетов имеет свои законы. Даже здесь есть понятие справедливости. Федотов всегда отвечал за сказанное и держал слово: Он делился c братанами всем, что имел.

…Тяжелые шаги сапог, подбитых железом, заставили все камеру обратиться к двери. И хотя внешне все являли достоинство авторитетных особ, внутри сердце стучало тревожно: «А вдруг это за мной идут? Куда меня отправят?» Немые вопросы так и оставались немыми, не слетая c языка, достоинство не позволяло. Тяжелая дверь широко распахнулась, громко ударившись о стену. На пороге появился грузный охранник: «Федотов. Посылка тебе». Он был немногословным человеком, поэтому без лишних комментариев тщательно заперев все замки, так же тяжело ступая, удалился. Иван Петрович c любовью стал разглядывать надпись на свертке, про себя отметил: «Мамин почерк». Как что-то драгоценное и хрупкое принялся аккуратно разворачивать сверток. Хотя сокамерники делали вид, что занятие Федотова их интересует меньше всего, но даже спинами чувствовали каждое его движение. Атмосфера была напряжена. Как себя поведет Иван Петрович? Как пройдет это его крещение огнем? Посылка оказалась «сальная», в смысле мама прислала сыну 5 килограммов сала – целый капитал по тюремным меркам. Не таясь и не пряча куски за пазухой, Федотов перенес содержимое посылки на общий стол и предложил всем: «Ешьте, братья, кушайте!» И когда он уходил на этап, те уголовники послали вперед него устную «почту»: «К вам идет святой! Смотрите, к нему относитесь хорошо!»

Советский Гулаг

Федотов говорит, что уголовники — очень разумные, проницательные люди, они сразу видят, кто есть кто. Не мудрено, что тянулись они к проповеднику. Иной раз соберутся вместе, если, конечно, их всех не соберет тюремная система, и начинают упрашивать: *Расскажи, Петрович. Пожалуйста, расскажи o Своем Боге, нам интересно. Очень часто этот интерес был не просто праздным любопытством, но серьезной переоценкой собственной жизни. Невозможно подсчитать, сколько сотен человек, наблюдал за Иваном Петровичем, стали верующими, Четверых из них он собственноручно окрестил в лагере, причем, ночью во время работы.

Говоря об одном дне своей жизни в тюрьме, Иван Петрович вспоминает:

—Все эти 18 лет заключения были для меня действительно одинаковыми. Утром в б часов подъем, строем вели на завтрак, строем обратно, переодевание, развод на работу по бригадам — кого на стройплощадку, кого на лесоповал. Но меня на лесоповал не выпускали, был осужден по «тяжeловесной» статье, боялись, что убегу. Поэтому отправляли на стройку плотником. Мне нравилось столярничать, выполнять ту же работу что и Христу, ведь Сын Человеческий был плотником. Вечером строем нас возвращали в казармы, вели на ужин, на политзанятия, иногда посмотреть кинофильм, и только потом наступал отбой…

Описание одного дня советского заключенного, осужденного за веру в Небесного Царя, умещается в 77 слов! Но ведь за каждым словом стоит не то что повесть или рассказ, но роман из событий, переживаний и молитв. Вот вам одна картинка. Отряд Федотова строем маршировал из бани. Зная, что баня в колонии — роскошь, можно понять то настроение радости, которое испытывали заключенные, да и сам Иван Петрович, возвращаясь после помывки в казармы. Но на пути маленького колониального счастья встал надзирательский окрик «Иван Петрович!» Надо отдать должное лагерному начальству, но Федотова всегда и везде называли по имени отчеству Хотя должное, наверное, нужно отдать Богу который все это время заключения укреплял Ивана Петровича, делал его достойным примером подражания для многих и многих из тех, кто вместе c ним тянул лагерную лямку. B отличие от других Иван Петрович Федотов тянул ее достойно, без подобострастия и прихлебательства. Надзиратель, предвкушая предстоящее действо, протяжно и c наслаждением протянул:

- Мне говорят, вы, Иван Петрович, деньги имеете?

- Да нет y меня никаких денег, вы же прекрасно знаете.

Надзиратель и ухом не повел, продолжал играть заранее написанный сюжет:

- Ну-ка, снимите правый ботинок…О, вот, смотрите, под подкладкой 5 рублей. A говорите, что не имеете. A ну-ка, левый разуйте. A тут y вас еще и бритва. Вы, что, порезать кого-то хотите?

- Да вы кого-то заставили мне их подложить, я никогда деньги не хранил в лагере, сами знаете, и бритвы не прятал, — не сдавался упрямый арестант.

- Но-но-но, заставили! Ну что Иван Петрович? Вы – верующий, a нарушаете лагерный режим. Федотова было не сломить:

- Вы знаете, я никогда режим не нарушал, все исполнял, тем более знаю, вы за мной следите и ничего не нашли, так сами подложили, чтобы найти.

- Ну, ты нам теперь сказки будешь рассказывать, — не выдерживает препирательств надзиратель, срываясь на «ты». Игра в кошки-мышки, не иначе. И вот таких психоделических сцен в тюремной биографии Федотова наберется несколько десятков, a, может, даже и сотен. И каждый раз он выходил победителем, потому что не впадал в эмоции и истерики, не трясся от страха, кидаясь в ноги гражданину-начальнику. Он отдавал, как написано в Библии, «кому честь — честь». При этом отстаивал свое достоинство положенным по закону образом. B случае c «пятаком» и бритвой написал заявления в лагерную администрацию, прокурору и письмо на имя Брежнева, прекрасно понимая, что дальше старшего оперуполномоченного и лагерной администрации его жалобы не пойдут. За такой смелый и одновременно отчаянный шаг можно было собрать на свою голову все уголья гнева лагерного начальства, но Федотова это меньше всего пугало. По его понятиям, всегда есть место торжеству справедливости, a безвинный человек должен себя защищать. Даже когда Христа били, Он спрашивал: «За что ты Меня бьешь? Что Я плохого сделал?

Можно ли назвать справедливостью то, что произошло на следующее утро, да только начальник лагеря, получив все письма, всполошился. Раскудахтался, как квочка. Вскоре в лагерь приехал прокурор, собралось начальство, стали судить-рядить, как уговорить Федотова снять свои требования.

Дело в том, что среди прочих условий Ивана Петровича к представителям власти, было выражение протеста в виде объявления голодовки. Как раз-таки последняя контрмера Ивана Федотова и испугала трусоватых чиновников, боялись, что информация выйдет за пределы «зоны», a там уже правозащитники возьмут этот факт на щит и понесут его по всему миру. Гласность в 70-e годы была штукой опасной, от нее шарахались. Это теперь мы знаем, что именно она, родимая, довела Советский Союз не просто до ручки, но вбила прочные клинья в эту изначально неустойчивую систему.

Советская инквизиция

Тяжелые лагерные ворота со скрипом открылись, нехотя принимая новую партию заключенных. Лагерь и без них захлебывался от недостатка свободных мест. Может, поэтому надзиратели зло встретили «новичков», c самого первого взгляда шпыняя их, и подгоняя окриками. Из-под тонкой оправы красивых очков на Ивана Федотова смотрели изучающие глаза начальника лагеря. Он, не стесняясь, пристально рассматривал арестанта, как художник, который собирается нарисовать портрет. Наконец, его зычный густой голос неожиданно нарушил несколько затянувшуюся паузу: «О, какой домостроитель, сколько домов настроил для церкви в Малоярославце!» Вот c таким «багажом» и ездил c этапа на этап все 18 лет ГУЛАГа наш герой.

Второй срок — три года — ему также достался ни за что. Что называется, не дайте овода ищущим его; a тут и повода то никакого не требовалось, как будто на лбу Федотова клеймо стояло «сектант». И поскольку этого клейма никак было не спрятать, то советская власть регулярно изолировала нежелательный элемент от общества в ГУЛАГ, в тайне надеясь, что организм Ивана Петровича не выдержит таких физических, моральны, духовных нагрузок и обязательно даст сбой. Поэтому Федотова откровенно не то что не берегли, но даже не щадили, Архангельский Котлас — всем известное гиблое место для изможденного арестантского тела. Скольких людей оно поглотило. Так вот Федотова и сотоварищей по лагерю поставили долбить почти на два метра промерзшую землю. Требовалось вырыть полутораметровый котлован. От не посильности задачи руки перестали быть руками, a сделались механизмами, которые только и знали, как заносить над головой кирку и опускать ее на непробиваемую землю. Многие из тех, кто тогда был занят этой работой и полегли в выдолбленной траншее. Иван Петрович остался в живых.

Советская «инквизиция» вынашивала планы того, как уничтожить жилистого пятидесятника, сломить неугасаемый дух, растоптать его, как человека, заставить отречься от веры. B то время страна вступала в новую фазу коммунизма, и существование верующих считалось позором. Вот почему и появилась знаменитая фраза Хрущева о том, что последнего баптиста (читай — протестанта) вскоре покажут по телевизору Но времена менялись. Уже нельзя было репрессировать народ так откровенно — направо и налево. Советский Союз боялся огласки, которая могла привести к международному скандалу.

Так и получилось, когда Федотова засадили на последний, третий срок. Пять лет лагерей он получил только за то, что дерзнул организовать детскую воскресную школу при церкви, в которой священнослужительстовaл. Факты этого дела попали на «правозащитный» язык, a вскоре o том узнал весь цивилизованный мир. Последовала незамедлительная реакция со стороны американских властей. Послу СССР в США Добрынину американская администрация предъявила претензии. Когда он попытался возразить, что, мол, в Советском Союзе уже давно не сажают за веру, ему и выложили все факты ареста Федотова и его сподвижников. Крыть было нечем. Верующие американцы проявили солидарность по отношению к брату Федотову. Перед советским посольством в Вашингтоне устроили пикет, где основным лозунгом стало требование религиозных свобод для верующих Советского Союза. Тогда же в СССР приехала большая делегация американских священнослужителей. На одной из встреч c прокурором они непонимающе спросили: «Почему Федотова незаконно содержит под стражей?» Советы также недоумевали, но несколько по другому поводу: как до американцев дошел слух об аресте Ивана Федотова? Какое-то время к нему в лагерь даже наезжал высокопоставленный «КГБшник», устраивал тщательные допросы. На самом деле, наш герой не знал, как его история стала гласной. Он был уверен лишь в том, что Бог его не оставит:

— При любой возможности нормального разговора c начальством мы доказывали им, что верующие — законопослушные и честные граждане, что те, кто нас обвиняет, противятся Богу. Бог же благословляет тех, кто дает христианам мир и защиту. Мы доказывали им, что без веры в Иисуса Христа и религии в общество входят разложение и разврат, начинается разрушение государства, и им самим же все это крайне невыгодно…

Так-то оно так, да только y властей были свои соображения на предмет идеология, общественной морали и нравственности. И делить эту жизненно-важную сферу можно сказать, фундамент советского строя c какими-то там христианами власти не собирались. Наоборот, делали все возможное, что бы цивилизованно заткнуть рот Церкви, что в 1970-80-ыe оды было уже не просто.

B перерывах между тюремными сроками, Федотова навещала милиция. Однажды один из визитеров не выдержал и выпалил свою мысль: «Лучше бы ты двоих убил, нам бы c тобой легче было». То есть, тогда 6ы появился официальный повод, чтобы засадить Ивана Петровича, a так сначала изловчись, товарищ милиционер, пораскинь мозгами, состряпай дело и только тогда отправляй Федотова в тюрьму. Можно понять того офицера, ведь он, как и все, был всего лишь винтиком, заложником системы. Системы, которую не принимали даже зэки. Не раз братаны, искренне не понимая, спрашивали Федотова:

- Петрович, ну за что ты сидишь? Ну, я «вертанул», думал, там кошелек, a там свекла и огурцы оказались. Мне дали десять лет «полосатого». Но тебе-то за что? За пустоту ведь сидишь! Я хоть украл чего-то. A ты?

- Вот ты за свеклу здесь оказался, это и есть пустота. A я — за идею.

Гулаговский барак

Федотов говорит, что y всех уголовников были глупые, бессмысленные посадки, как и сама их жизнь. Они — как ослы, бродящие по пустыне. Там возьмут, тут утащат. Безыдейные. И сами-то это прекрасно понимали. Но при том почти никто из них не мог, да и не хотел вписываться в коммунистическую систему, о чем, не таясь, и заявляли: «Петрович! Видели мы этих коммунистов в гробу в белых тапочках!» Таков был их девиз. Правда, по словам Ивана Петровича, почти все они, по своим внутренним убеждениям, недалеко отстояли от веры в Бога… И при этом крепко держались за свое положение на земле.

Как-то Ивана Петровича отправили по этапу в очередной лагерь. Он еще не доехал до места, как по «зоне» поползли слухи: «К нам едет новый “авторитет”. Святой его зовут». A на то время лагерь имел, как положено, своего авторитета, звали его Сережа Осетин. Того заело, что кто-то решил претендовать на его власть и положение, c конфетами и чаем он пошел знакомиться c Федотовым.

Иван Петрович, выслушав претензии, только и улыбнулся, да добавил еще: «Какой же я авторитет? Я проповедую, мой авторитет весь на небе. Для меня великий авторитет — это Иисус Христос. У вас своя жизнь, y меня своя, цели и вера разные. Однако авторитет у Петровича, как уважительно называли его зэки, все-таки существовал. И 15 дней не пробыл он в очередном этапном лагере, как ему принесли новую робу, обувь, нижнее белье, тапки. Сказали, чтобы не отказывался, потому что он — хороший и достойный человек, заслуживший все это и гораздо больше. B переводе c криминального языка, такая встреча означала: «Петрович, ты свой!..»

Носитель хлеба

Шасси Ту-154 оторвались от взлетной полосы. И самолет, как журавлиная стая, клином устремился в глубь неба; ему предстояло провести среди облаков 9 часов прежде, чем оказаться в конечном пункте всего маршрута — Нью-Йорке. На спинку удобного кресла откинулся седовласый человек Он устало закрыл глаза. Со стороны казалось, что пассажир задремал. Но при внимательном рассмотрении можно было увидеть еле шевелящиеся уголки губ, то вздернутые вверх в полуулыбке, то опущенные вниз, в грусть. Несмотря на солидное количество лет, мужчина выглядел все еще крепким и внутренне сильным. Он обращал на себя внимание, хотя и не старался как-то специально выделиться. Хотелось понять причину таких мимолетных перепадов в настроении; хотя бы на мгновение ощутить, чем он живет и дышит. Наверное, память высвободила из своих недр какие-то житейские события. Все так и было, Иван Петрович Федотов вспоминал слова Бога, которые он услышал еще будучи узником совести. То было яркое духовное переживание, которое еще больше укрепило веру нашего героя, что Бог c ним. Лагерные события складывались так, что, казалось, система ГУЛАГов уже никогда не выпустит Федотова из своих лап. B такой атмосфере впору отчаяться даже самому верующему человеку. И именно в такую минуту Иван Петрович понял глас Божий, говорящий ему о том, что не за горами то время, когда он облетит полземли. Абсурдные слова в ситуации, когда вокруг тебя умирают от недоедания и туберкулеза люди.

Заложники Гулага

Когда вокруг тьма, откуда взяться полоске света? Но в том-то и дело, что этим самыми маленькими светляками в советском обществе были верующие. A когда во тьме появляется даже самая крохотная капля света, тьма перестает быть тьмой, рассеиваясь, как туман. Все эти мысли o былом, прилежно восстанавливая ход событий, аккуратно укладывались в голове Федотова.

Не всегда человек может объяснить природу мистических переживаний. Наука разводит руками всякий раз, когда Бог делает Свое дело. Действительно, Иван Петрович Федотов исколесил полмира, исполнилось Слово Творца неба и земли, сказанное ему в самой пучине Гулага. Все пройдет, сказано в Библии, но только не Слово Бога, которое останется вечным. Кроме Соединенных Штатов Америки, наш герой побывал в Швеции, в Норвегии, в Голландии, в Германии, в Израиле, во многих других странах.

Когда закончился предпоследний день из 18-ти лет лагерей, Федотов вернулся на родину — в Москву Но здесь его не особенно пожаловали, откровенно заявив, чтобы он покинул столицу в течение 72 часов, иначе его посадят, но только уже не за Христа, a за нарушение паспортного режима. Иван Петрович всегда был (и остается таковым до сих пор) законопослушным гражданином, поэтому без лишних слов вместе c семьей решил обустроиться в подмосковном Александрове, где его также не приняли. Затем был переезд в Серпухов, и только потом в Малоярославец. Здесь и осел, организовал церковь, воскресную школу, за которую расплатился пятью годами лагерей, последними в его биографии. Кое-кто еще таил надежду, что эти пять лет, действительно, станут для Ивана Петровича последними, поэтому жене Федотова — Валентине Борисовне, не стесняясь, нагло заявил: «Мы сделаем так, что он больше не вернется. Нам он не нужен». Когда Иван Петрович узнал об этих угрозах, через друзей попросил передать тому человеку: «Скажите ему, что я не только не сгину в лагере, но после освобождения еще и в Америку полечу на ТУ-154».

Все эти события достаточно подробно описаны многими средствами массовой информации. Газетчики, которые так пристально отслеживали все эти 18 лет жизнь Федотова, теперь уже и тон публикаций изменили. C откровенно злых статей, в которых всяко-разно распинали Федотова, пророча ему судьбу того, кто безвестно сгинет, да так, что никто не узнает, где могилка его, стали осторожно, все еще боязливо писать правду. Калужская газета «Знамя» в этом плане опередила всех остальных, опубликовав два больших очерка под общим названием «Иван, сын Петра». B то время как раньше ни Ивана Петровича, ни его церковь ласковей «изуверов» журналисты не называли.

…Стены изолятора железными тисками сжимали сознание Федотова. Его дух стенал от все более усиливающейся несправедливости. Плавно и даже как-то грациозно опустившись на колени, он стал читать молитвы. Слов было практически не разобрать, кроме как знакомых арестантскому уху, привыкшему к тому, что в лагерях отбывали незаслуженное наказание верующие люди: «Боже, Господи». Иван Петрович молился до слез, всем своим существом являя стенающего и слабого человека. Со стороны было странно наблюдать за этим. B то время как от него требовалось являть себя душевно сильным, чтобы противостоять Гулаговской силе, он, напротив, представлял собой хлипкую картину. Надзиратель непонимающе отошел от окошка, в которое несколько минут, не отрываясь, наблюдал за арестантом. И все-таки в его сердце закрадывались вопросы: «Что же такое не дает им, верующим, сломаться? Что делает их целостными, непобедимыми личностями для такой Силы, как Советский Союз?»

Искренность молитвы Ивана Петровича явила ему ангела, который сообщил o скором будущем — o незаслуженном наказании БУРом (Бараком усиленного режима), o трех хлебах, которые Федотову надлежало зачем-то взять. Все в точности так и произошло. Едва только переступив барачный порог, он услышал радостный окрик «О, Петрович! Расскажи нам o Боге!» Один из 25 наркоманов признал в нем старого знакомого. Для начала, накормив арестантов пищей физической, Петрович «развернул сверток» c духовным хлебом — Словом Божьим. Кто знает, сколько бы времени Федотов говорил библейские истины, но через 4 часа шумно распахнувшаяся дверь явила фигуру охранника: «Петрович, выходи, не туда попал!» Но Петрович-то знал, что он оказался как раз там, где больше всего в Нем как в носителе Божьего Слова нуждались люди. И так было все эти годы. Так что вопрос «Почему Бог такой несправедливый, что допустил 18 лет ГУЛАГа в жизни Ивана Федотова?» как 6ы вовсе и не возникает. Для христиан ответ очевиден: «Чтобы Богу служить!»

За все время заключения Федотова многие сокамерники обратились к вере. Его испытание стало благом для других. Ничего другого для Ивана Петровича Федотова в жизни и не нужно. Безумие? Но настоящий христианин всегда вам скажет, что «проповедует Христа распятого, для Иудеев соблазн, a для Еллинов безумие.., потому что немудрое Божие премyдрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков». (1-e Послание Коринфянам, 1-я глава, 23 стих».

Текст Людмила Качкар. Фото автора и из архива www.SlavicVoice.org