Историк Михаил Одинцов: «В религиозной политике мы приближаемся к нормам Советского Союза»

Свое мнение о «Законе Яровой» выразил доктор исторических наук, профессор, начальник Центра документальных публикаций Российского государственного архива социально-политической истории (РГАПСИ), президент Общероссийской общественной организации «Объединение исследователей религии», государственный советник Российской Федерации 1 класса Михаил Одинцов. С ним беседовал Первый заместитель Начальствующего епископа – Управляющий делами Российского объединенного Союза христиан веры евангельской (пятидесятников), епископ Константин Бендас.

К.В. Бендас: Михаил Иванович, что Вы думаете о новом антитеррористическом законе, который ограничивает миссионерскую деятельность?

М.И. Одинцов: У меня возникает один вопрос, на который я не могу найти ответ, – для чего это делается? Какие цели преследуются? Насколько хорошо знают люди, предложившие эти новации, историю нашего законодательства, положение религиозных организаций в различных политических обстоятельствах? На мой взгляд, люди, которые все это предлагают, не ведают, что творят.

К.В. Бендас: Разве этот закон не решает вопросы противодействия экстремизму и терроризму?

М.И. Одинцов: Я считаю, в настоящее время есть достаточное количество законов, подзаконных актов, норм, положений, которые обеспечивают борьбу с экстремизмом и его проявлениями в разных формах. Тот, кто писал этот закон, не вполне отдает себе отчет в том, что такое миссионерская деятельность. Можно поставить перед собой задачу – упорядочить миссионерскую деятельность как таковую. Но эта деятельность должна быть четко определена. Это не деятельность отдельных граждан, верующих, это деятельность конкретных структур, организаций, церквей. Если эти церкви имеют миссионерские органы, структуры, в отношении к ним могут быть продуманы какие-то меры, а когда речь идет о конкретном гражданине, который рассказывает о своих религиозных убеждениях, и это называют миссионерством, – это неверно.

К.В. Бендас: В последнюю редакцию закона были внесены существенные поправки: «миссионерская деятельность – это деятельность религиозного объединения, направленная на распространение информации о своем вероучении среди лиц, не являющихся участниками данного религиозного объединения с целями вовлечения в состав участников религиозного объединения, осуществляемая непосредственно религиозным объединением либо уполномоченными им гражданами публично, в том числе при помощи СМИ, интернет, другими законными способами».

М.И. Одинцов: Это резиновый текст, в который на местах могут вписать все, что угодно, ставя перед собой задачу, - ограничение всего и вся.

К.В. Бендас: Некоторые люди, имеющие отношение как к законотворческой деятельности, так и к исполнительной практике, полагают, что основная задача, которую данный закон должен решить, – это противодействие полулегальным, а иногда и действующим под прикрытием легально зарегистрированных в реестре минюста, ваххабитским образованиям, вероятно, более распространенным на Северном Кавказе. Может ли данный закон улучшить ситуацию в данной сфере?

М.И. Одинцов: Нет. Недавно представитель Совета Федерации, обосновывая этот законопроект, говорил, что он должен предохранить Россию от вторжения на ее территорию различных нетрадиционных религиозных организаций. Я не мог понять, что такое «нетрадиционные религиозные организации»? «Не нужные нам» – кому? А как быть с правами человека – искать, менять религиозные убеждения? Как быть с Конституцией, где написано, что каждому гарантируется выбор любой религии. Опять мы встаем на позиции, что государство может определять:  хорошие – плохие, свои – чужие, традиционные – новые религиозные объединения. Это неверный подход, путающий правовую сферу и историко-культурологическую.

Применительно к правовой сфере, не может быть «наших – не наших», «традиционных – нетрадиционных». Есть только одно понятие «гражданин» и второе – «государство». Это личное право – и оно не регулируется государством. В историко-культурологическом подходе мы можем говорить о том, что были религии более распространенные и менее распространенные, одни связаны больше с образованием, культурой, историей, другие - меньше. Это историко-культурологический подход. А закон о свободе совести и все, что вокруг него, – это регулирование правовой сферы, где есть понятия – гражданин, государство, религиозное объединение. Это намеренное смешение разных сфер применения закона. И тогда, кто как понимает историко-культурную ситуацию в прошлом и настоящем, тот так и будет действовать.

Сейчас предлагают опять вернуться к идее об обязательной регистрации религиозных групп. Мы возвращаемся в прошлое, в те времена, когда в Советском Союзе религиозное объединение не могло действовать без регистрации.

К.В. Бендас: Можете ли Вы, как историк религии и знаток сферы развития законодательной мысли, дать сравнительную оценку закона от 1929 года о религиозных культах и новую редакцию закона о свободе совести с предлагающимися к нему поправками?

М.И. Одинцов: Мы совершили определенный круг в религиозной политике государства. С начала 90-х годов была попытка прорваться вперед, уйти от всего советского. Мы много сделали на этом пути, приближаясь к тому, что называется демократией, демократические законы в религиозной сфере. С 2004 года начался откатный процесс. Мы постепенно убираем достижения начала 90-х гг. в разрешении, раскрытии религиозных убеждений, чувств, желаний наших граждан. Мы все больше возвращаемся к тому, что стремимся ограничить, сократить возможности, поставить какие-то препоны, цензурировать все и вся, то есть идет откатный процесс. Мы постепенно приближаемся к тому, что когда-то было для нас нормой в Советском Союзе – положение о религиозных объединениях 1929 года, которое ставило задачу  – максимально регулировать и управлять религиозной сферой.

К.В. Бендас: А разве в то время не было цели – ликвидировать религию?

М.И. Одинцов: Такой цели не ставили. Люди в партии и государстве здравомыслящие, и такой задачи никогда не было. Задача была – максимально сузить пространство для религиозной жизни.

К.В. Бендас: Но ведь на съездах РСДРП и последующих ЦК и т.д. такие слова как «искоренить религию» звучали.

М.И. Одинцов: Имелось в виду не в физическом смысле искоренить, речь шла не об уничтожении людей, а о том, чтобы максимально сократить религиозную жизнь – особенно в публичном пространстве. Вытеснить религию на узкую периферию личных интересов, маргинализировать, – это и была задача.

К.В. Бендас: Как человек, в том числе длительное время проработавший главой одного из отделов Аппарата уполномоченного по правам человека, какие рекомендации Вы могли бы дать религиозным организациям, которых коснутся нововведения, по какому пути идти?

М.И. Одинцов: Как мне представляется, сегодня не хватает диалога между государством и религиозными организациями на уровне их представительств. Нет той площадки, где они могли бы поговорить, обсудить, представить, что и как. Нет религиозных научных центров, где бы эти проблемы обсуждались, разворачивались, анализировались. Нет государственных органов, перед которыми бы стояли эти задачи - продумать, как вести политику в этой сфере. В сфере здравоохранения, физкультуры, обороны – есть, а подумать, как вести политику в такой важной общественной структуре как религия, в этой части нашего бытия – нет. В этой части есть недопонимание.

На мой взгляд, первое, что требуется, - найти эту площадку, возможность понять друг друга и услышать. А второе – используя все законодательством предусмотренные возможности, отстаивать свою точку зрения, писать, звонить, приходить во все инстанции. У нас есть и Государственная Дума, и Совет Федерации, и Министерство юстиции, и так далее. Я думаю, что с начала 90-х гг. утрачен момент желания понять друг друга, и сегодня нужно это восстановить.

Пресс-служба РОСХВЕ